Омские режиссеры сняли фильм о неизвестной правде ГУЛАГа - советской немецкой трудовой армии
Непопулярная история
Они молчали об этом всю жизнь. Многие не рассказывали даже детям и
внукам, чтобы не омрачать своим прошлым их светлого будущего. До конца
80-х годов эта тема была запретной, а потом, когда гулаговскую "плотину"
прорвало, и хлынула селевым потоком волна откровений о тех временах,
тема "трудовой армии" в нем затерялась, ушла на дно: разглядели ее в
бурном половадье /под бурлящей пеной/ только историки - появились статьи
в специальных изданиях, экспонаты в нескольких российских, украинских
музеях.
Ни книг, ни фильмов о трагедии, пережитой советскими
немцами в годы Великой Отечественной войны, когда все они для родной
страны стали изгоями, почти врагами народа, не было. Режиссеры Владимир
Буряк и Александр Гильз говорят, что сами узнали о ней случайно два с
лишним года назад: делали фильм к 20-летию Азовского (немецкого
национального) района по договору с местной админитрацией. Приехали к
ветерану - Кондрату Андреевичу Уриху, бывшему председателю колхоза в
селе Цветнополье, сейчас ему 90 лет. Он и обмолвился про трудовую армию.
Стали расспрашивать подробности - поняли, что прикоснулись к такой
странице истории, которую знают доподлинно лишь ее очевидцы, еще
оставшиеся в живых. Поняли, что надо сделать об этом фильм. В тот же
день и начали съемки: записали воспоминания друга Уриха, прожвающего по
соседству и отбывавшего вместе с ним срок в Богословлаге НКВД Адама
Иосифовича Шиберта. Преступление их, как и остальных сотен тысяч их
соплеменников, с началом войны отправленных в спецпоселения, а оттуда - в
лагеря, заключалось в том, что незнакомые им /далекие их/ "братья по
крови" напали на их советскую родину. Государство, провозглашавшее
интернациональную солидарность, придавало национальному фактору большое
значение. Кроме немцев в 30 -40-е годы депортированы были два десятка
народов, проживавших в СССР, в частности,финны, румыны болгары, греки,
заплатившие по счетам государств, состоявших в союзе с Германией: не
доверяла этим нациям /национальностям/ советская власть.
Замысел режиссеров поддержал фонд "Азово". возглавляемый бывшим районным
главой Бруно Рейтером. Омская национальная культурная автономия помогла
найти адреса трудармейцев - 25 человек. Чтоб встретиться с ними,
пришлось объехать половину сельских районов области. Получился фильм о
народе, который предала родина /отвергнутом своей родиной/, но он
почему-то за это не обиделся на нее. Они рвались на фронт ее
защищать, и по наивности верили, что могут быть призваны в Красную
армию. Многим из них тогда было 15- 16 лет. И когда их грузили их в
"телячьи" вагоны ("Солдат тогда тоже возили в таких"), они еще не
представляли, куда отправляют их.
Андрей Урбах (Воркутлаг): -
Мы думали: раз получили повестки, пойдем в армию, как и все. А потом
приходит вторая повестка: "приготовьте продукты, постельные
принадлежности - будете работать до конца войны".
Кондрат Урих
(Богословлаг): - Когда я вернулся в село, мне говорят: - Вас разыскивает
военкомат, звонили уже несколько раз. До него - 40 километров: я утром -
на свою лошадь, и туда.. А когда военные закрыли вагон, мы увидели, что
на окнах натянута колючая проволока, стали догадываться - что-то не
то...
Еще живые и мертвые
С начала войны в трудовую
армию было призвано 315 тысяч совестких немцев. Отправляли их в лагеря
Урала, Сибири, Дальнего Востока, Казахстана, Крайнего Севера. Но даже в
развитой системе ГУЛАГа на всех трудармейцев зон не хватало: приходилось
их строить себе самим. Андрей Урбах: - Ямы вырыли, постаивили
столбы, доскиами обшили, брезент натянули, окружили зону ограждением из
колючей проволоки в три ряда, вышки - по углам. И 20-го мая нас
переселили из сел туда, и держали, как заключенных. Ночевали под
конвоем, утром выводил на работу конвой, по дороги стояли с обоих сторон
- часовые.
Кондрат Урих: - Разгрузили нас ночью на станции
Туринские рудники. Мне сказали, что я попал в палаточный городок. А это
было просто чистое место... Но нам еще повезло: нас взяли зимой - 20-го
января, и одеты мы были по -зимнему, а украинских немцев забрали в
сентябре, и вот в чем они были, в том всю зим и прожили.
Работать эти люди уже не могли: сильно были истощены, отекшие от голода,
как рассказывали, многие к тому времени уже умерли. "Те, которых я знал
- говорит Кондрат Андреевич - с Донбасса, Сталинской области, почти все
погибли потом".
Много лет назад автору этой заметки довелось
обшаться с московским писателем, учившемся в 30-е годы на одном курсе в
ИФЛИ с известными поэтами - Самойловым, Левитанским... За роман
"Одиннадцатое сомнение" Генрих Натанович получил 8 лет лагерей. Как-то
он процитировал строки Михаила Кульчицкого "Марш! И глина в чавкающем
топоте до мозга костей промерзших ног наворачиватся на чеботы весом в
хлеба месячный паек" и прокомментировал: "Это - не голод, это просто
хороший аппетит здорового молодого человека. А голод - это совсем
другое."
Кондрат Урих: - От голода люди теряли рассудок.
Подбегает - хватает кусок: его бьют, а он ест, ногами бьют - все равно
ест, пока не убьют. Это -истинная правда. И убивали не только за хлеб -
за кочан мерзлой капусты. Это страшно было.
Давид Шнейдер
(Богословлаг): - Люди были разные. Одни рылись на помойках, находили там
голову от рыбы, а какой с нее прок. Мерзлую картошку найдут и всю ночь
ее чистят, а утром рано вставать. Я один раз так сходил, а потом решил -
нет: съел свою пайку, и все. Желудок привыкает к маленьким порциям. А
те, кто ходил по помойкам - падали, как мухи. Утром проснешься: - Саша,
Виктор, Иван, Степан, вставайте, а они - мертвые...
Нормы выработки
Владимир Буряк, режиссер: - Работу трудармейцам давали, как правилою, самую тяжелую - на лесозаготовках, рытье котлованов. строительстве железных дорог. Женщинам и подросткам никакого снисхождения не было - они работали наравне с мужчинами.
Адам Шиберт (Богословлаг): - Мы делали в цехе фундамент для утановки
цистерн из-под нефти. Рыли котлован шириной 20 метров глубиной - 3.
Норму выработаешь - 500 граммов хлеба, а нормы - огромные. Попрбуйте
подолбить камень кирками - только искры летят, а Урал - это камень.
Мальвина Эннс: - Я и в каменоломне работала: женщин, которые покрепче,
ставили на такие работы. Грузчиком еще работала, да кем только не
работала.
Амалия Шерф Амалия Христиановн (Кемеровская обла.):
-Вручную, весь труд был вручную Сестра была грузчиком в 19-ом цехе, а я в
3-ем цехе.
Кель Луиза Петровна: - На котловане работала, в каменном карьере.
Эдельберг Анна Ивановна (Воркутлаг): - Нам эти вагоны пришлось
выгружать. Мы были сильные женщины - из Омска, только приехали. А те
мужчины, которые там находились - слабые, на этом месте работать не
могли.
"Погибли, утверждая жизнь"
Хотя сами
трудармейцы находились под круглосуточною охраной, труд их, в смысле
техники безопасности, не охранялся никем, и несчастные случаи никто не
считал. Из рассказов герове фильма следует, что они были массовыми.
Мальвина Эннс: - Когда работала грузчиком, я попала под 5 кубометров
дров. Перевернулась машина, и все - на меня. Ничего, правда все было
сломано, да и сейчас все еще болит. Ноги мне поднимали - сама
передвигать не могла. Приехал в больницу начальник гаража: - Давай не
будем сажать шофера - он ведь хороший человк. Я тебе сиделку пришлю. А у
меня глаза залиты кровью, все разломленное, опухшее, до меня
дотронешься - я кричу. Сиделка посидела со мной какое-то время.
Начальник говорит: - Заставлю его питанием тебя обеспечивать. Немного
походили, и перестали - не доменя стало им.
Генрих Ашенбреннер:
- Мой напраник - учителем был, молодой, увидел, что дерево на него
падает - побежал и споткнулся о прутик: оно упало прямо ему на живот.
Положили его на носилки, а он кричит: у него мочевой пузырь лопнул, и
спасти его не смогли.
Лидия Бергер Лидия: Я на плотине
работала, сорвалассь, и меня полкилометра меня несло: пыталась плыть
против течения, а вода прет. Сама не знаю, как выжила. Погибла бы, если б
не Фрида: она хорошо плавала, схватила и вытащила меня.
Самым
гиблым местом, говорит Кондрат Урих, была плотина. "Городу нужно было
много воды - там завод строился алюминиевый, а зимой в реке Турье ее
мало. Строили плотину вручную, тачками, начинали осенью, когда спадает
вода, и до середины лет надо было успеть: темп строительства - бешеный.
Очень много там погибло людей".
По официальной статистике
смертность трудармейцев в Богословлаге составляла 17,2%, в Соликамсклаге
- 19%, в Севжелдорлаге - 20,8%. Но как говорят историки- консультанты
фильма, множество смертей отсались неучтенными: руководство лагерей
утаивало реальные цифры потерь.
Три года назад в
Краснотурьинске строителям-трудармейцам был установлен памятник. Побывав
там, Кондрат Андреевич написал стихи:
Упорно бьет в плотинный темный камень Залив осенний тяжкою волной. Стою один. Со мной сегодня память. И год теперь далекий - 42-й.
Холодною волною в памяти сердца Остались эти дни. Тогда здесь умирали трудармейцы, На безответный падали гранит.
Уральские метели их замели Глаза закрыть родные не пришли И лишь начальники отдела отметили Номера на бугорках земли.
Военных лет наследье роковое, Бесправие на много лет вперед Познал сполна за ту вину чужую Немецкий зло наказанный народ.
Где бьет волна в плотинный темный камень Прохожий не спеши, остановись И поклонись здесь вместе с нами Тем, кто погибли, утверждая жизнь.
Такое вот непостижимое поколение, которое считает, что этот ад -
наказание без преступления - оно прошло ради утверждения жизни. В словах
героев фильма, далеко не всех, кстити, нотки обиды на государство
сквозят, но свою родину они не винят. И никто из них не уехал в
Германию, когда представилась такая возможномть. "Эти немцы и германские
- два разных народа" - говорит Владимир Буряк.
Давид Шнейдер: -
Он сволочь, Гитлер. Они виноват, что мы все попали в Сибирь, разутые,
раздетые, голодные. И отец у меня страдал из-за него и умер, и очень
многие люди в Краснотурьинске. Если бы мне сказали "Убей", я бы сам его
убил.
Люди добрые
От остальных заключенных трудармейцы
отличались лишь тем, что они были немцами. А в то время в СССР слово
"немец" было синонимом "врага", и обитатели ГУЛАГа относились к этой
национальности если не с ненавистью, то с большой неприязнью. По
воспоминаниям героев "Трудовой армии", первое время по прибытию в лагеря
или спецпоселения они ее ощущали довольно остро. Но время это длилось не
долго. Иван Баллах: Поначалу, когда еще нас не знали, называли и
фрицами, и фашистами. Ну месяц, ну полтора. Потом, когда мы стали
настоящими шахтерами, и работали с ними наравне, никто нас так больше не
называл.
Давыд Винс: Я работал на шахте с напарником, русским -
он уже на пенсии был. Приносил из дома картошки, и мне давал. Да, были
там хорошие люди.
Мальвина Эннс: - А когда прибыли на станцию,
туда подъехали люди на подводах и развезли нас по деревням. Попала я к
татарам: домик у них - одна комната и чуланчик. И нас троих она приняла.
Ничего, ужились: коечку нам отделили, и мы все трое спали на ней. Очень
хорошая попалась женщина, очень.
Луиза Кель: - Мы попали в
маленькую деревушку - там жили чуваши. Женщина - хозяйка по русски не
знала, у нее один маленький мальчик был, а другой в 5 классе учился. Она
приехала, увидела - сначала выгнать хотела нас: думала, что мы пленные
немцы. А потом мальчик ей рассказал, он по-русски хорошо понимал: она
сразу изменилась, такая добрая стала к нам.
Так человеческое брало верх над животным и государственным. Так оно, человеческое, и победило в этой войне.
Фильм "Трудовая армия" Владимир Буряк и Александр Гильз снимали около
года. Пока его видели небольшие аудитории в городах Западной Сибири
(Новосибирске, Омске, Томске, Барнауле, Кемерово), Мурманске и Саратове.
Прошел недавно показ по телемосту в Финляндии. Надо выводить этот фильм
на большие экраны: сейчас он кажется актуальным, как никогда.